Двейн, конечно, конченный мудак.
Неро, конечно, не стесняется об этом напоминать: всем и каждому, и тем, кто еще не в курсе, и чуть ли не при знакомстве (хэй, ники, а у меня тут брат есть, и вот он, знаешь ли). По раздраженному тону, и по тому, как он все меньше стесняется в выражениях, нетрудно догадаться — младший Висконти некоторым образом обеспокоен.
Совсем немного.
(да он в панике, блядь)
Происходит какая-то нездоровая хуйня, которой, как и своему тревожному состоянию, Неро не может дать толкового объяснения, потому что с Двейном нездоровая хуйня происходит постоянно — и вот попробуй пойми, где заканчивается его стиль жизни и начинаются реальные проблемы. Он убеждает себя в том, что все в порядке, и осторожно выспрашивает у матери, когда она последний раз видела сына. Ну того, второго.
Мам, ты его в лицо хотя бы помнишь еще?
Мам?..
Телефонные разговоры не успокаивают: Двейн или пьяно-размазан, или рявкает с похмелья, или вовсе не выходит на связь, в чем — учитывая специфику их отношений («сам нахуй иди, чмо») нет ничего удивительного.
Или есть.
Или нет.
Неро растерян и матерится в три раза больше обычного. Когда от цензурного в его речи остаются одни предлоги, становится ясно, что без личной встречи не обойдется.
Дверь открывается минуты через две, не раньше. На пороге маячит (в буквальном смысле, еще немного, и начнет шататься туда-сюда) братец: целый, невредимый, с все той же физиономией человека, который обещает соседу убить и выебать его собаку, если тот еще раз заедет на краешек газона.
Ну то есть если бы у Двейна был газон...
— Охуеть, не правда ли. — Неро скалится во все двадцать восемь и, кажется, даже удаленными восьмерками светит, но смотрит настороженно и даром что насквозь не просвечивает, как портативная рентген-установка. Тактильные приветствия в семье Висконти не приняты — если только не кулаком по ебалу, но случай не тот, — поэтому он сразу проходит в квартиру. Воздух затхлый, спертый, из кухни ощутимо тянет табачным дымом.
Из гостиной, впрочем, тоже.
— Мне нужно выпить, — бодро заявляет, направляясь прямиком к холодильнику. Свет не включает: во-первых, ориентируется и без него; во-вторых, морально не готов увидеть, к чему там прилипают подошвы кроссовок.
Организаторы разного рода трэш-хоррор-квестов просто не додумались делать деньги на Двейне, его хате и ультрафиолетовых лампах.
— У тебя, кстати, свитер наизнанку. Дрых весь день, псина? — шуршащая упаковка пива отправляется на полку. Следом вторая. Больше внутри почти нихрена, но Неро удивляет даже не это, а полное отсутствие валяющихся повсюду коробок из-под пиццы или какой-нибудь китайско-японской лапши. На Двейна, жрущего в три горла (и выглядящего соответствующим образом), это как-то не похоже. Можно было бы предположить, что он недавно выкидывал мусор, но с учетом царящего вокруг пиздеца и в это верится с трудом.
Неро снова внимательно смотрит на брата и слегка хмурится: узником Треблинки он, конечно, не выглядит, но добротная ряха кажется заметно осунувшейся, да и свитер — тот, что наизнанку, — висит как-то совсем мешковато.
Вряд ли потому что Двейн начал бегать по утрам.